Заговор против Сталина: Дело «Клубок» или «Кремлёвское дело»

О фабуле дела «Клубок» известно чрезвычайно мало. Однако то, что известно, обнаруживает определенное сходство с убийством Кирова - такой же камуфляж, такое же перекладывание ответственности на малозначащих людей, чтобы вывести из-под удара более серьезные фигуры. Но теперь это делалось с ведома и согласия вождя...

Уборщицы-контрреволюционерки и порученцы-террористы

В начале 1935 года НКВД, по инициативе Сталина, внезапно занялся проверкой кремлевских служащих на предмет контрреволюционных бесед, намерений и действий.

Все началось с доноса на трех уборщиц, которые вели между собой «контрреволюционные разговоры» примерно такого рода: «Товарищ Сталин хорошо ест, а работает мало. За него люди работают, потому он такой и толстый». «Сталин убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой и ни на кого не смотрит хорошим взглядом». «Вот товарищ Сталин получает денег много, а нас обманывает, говорит, что он получает 200 рублей... 

Может, он получает несколько тысяч, да разве узнаешь об этом?» И прочее тому подобное - обычные разговоры прислуги, перемывающей косточки хозяевам. Тем не менее девушек допрашивал не кто-нибудь, а лично начальник секретнополитического отдела НКВД Молчанов и начальник оперативного отдела Паукер. По-видимому, у них было мало работы...

Впрочем, по другим данным, дело началось с выстрела. Якобы в январе 1935 года в кремлевской библиотеке молодая женщина из графского рода Орловых-Павловых стреляла в Сталина (хотя и не попала). Если это так, то становится понятно, почему начали шерстить кремлевскую обслугу и почему допросами уборщиц занимались высокие чины НКВД.

В конце января 1935 года добрались уже до более значительных персон. Были арестованы Борис Розенфельд, племянник Каменева, и Алексей Синелобов, порученец коменданта Кремля. Практически сразу же первый дал показания на отца, Николая Розенфельда, брата Каменева, и на мать, урожденную княжну Бебутову (последняя, кстати, работала в кремлевской библиотеке).

Вдумчиво допросив второго, чекисты арестовали помощника коменданта Кремля Дорошина, начальника спецохраны и помощника коменданта Кремля Павлова, коменданта Большого Кремлевского дворца Лукьянова и еще нескольких человек. Это уже поинтереснее, чем уборщицы.

Дальше дело росло и разветвлялось. В нем были выделены группы уборщиц, библиотекарей, комсостава комендатуры. Большей частью единственная доказанная вина этих людей состояла в том, что они вели «антисоветские разговоры». Можно сколь угодно страстно клеймить режим - но в то время подобные разговоры карались в уголовном порядке, о чем все фигуранты дела (кроме, может быть, уборщиц) были прекрасно осведомлены.

Однако на этом следствие не успокоилось. Арестованным стали активно и напористо «шить» террористические намерения с целью убийства Сталина. В начале марта двое - библиотекари Розенфельд и Муханова - в таких намерениях признались.

Дело закончилось судом, который состоялся 27 июля. Ягода требовал самых суровых приговоров - в частности, предлагал расстрелять 25 человек. Однако Военная коллегия Верховного суда вынесла смертные приговоры лишь двоим из 30 подсудимых, остальных приговорили к тюремному заключению. Особое совещание НКВД отправило в тюрьму на срок от трех до пяти лет 42 человека, приговорило к ссылке 37 человек и одного - к высылке из Москвы. Несколько раньше была проведена чистка работников Кремля. Из 107 человек на своих местах остались лишь девять.

Это общеизвестная фабула «кремлевского дела». Но была у него и еще одна линия, куда менее известная, но имевшая гораздо большие последствия.

Петерсон: рокировка

Итак, все опять же началось с доноса - но уже не на уборщиц. В начале 1935 года Сталин получил письмо. Писал вождю брат его первой жены Александр Сванидзе, который работал тогда председателем правления Внешторгбанка. Он утверждал, что комендант Кремля Рудольф Петерсон совместно с членом президиума и секретарем ЦИК СССР Авелем Енукидзе, при поддержке командующего войсками Московского военного округа Августа Корка, из-за «полного расхождения со Сталиным по вопросам внутренней и внешней политики» составили заговор с целью отстранения от власти Сталина и его команды. 

Арест высшего руководства страны должен был осуществить кремлевский гарнизон по приказу Петерсона - на квартирах, в кабинете Сталина во время какого-нибудь заседания или же в кинозале на втором этаже Кавалерского корпуса Кремля.

Это уже не уборщицы и порученцы. Персонажи в центре обрисованной в письме комбинации стояли нешуточные.

Петерсон, первый из них, был человеком чрезвычайно колоритным. Во время Гражданской войны он являлся начальником бронепоезда Троцкого и начальником его личной охраны. 17 апреля 1920 года Троцкий «продавил» его назначение на пост коменданта Кремля. Это не удивительно, удивительно другое: Петерсон просидел на этом посту, несмотря на близость к «демону революции», до 1935 года.

Впрочем, письмо письмом, но следователи Петерсона не трогали. Почему - понятно: комендант Кремля, почувствовав опасность, мог произвести «дворцовый переворот» собственной властью. Сталин пошел иным путем.

Уже 14 февраля нарком внутренних дел Ягода представил на утверждение Политбюро новую систему охраны Кремля. Никто не удивился: убийство Кирова показало серьезнейшее неблагополучие в деле охраны правительства.

Из ведения комендатуры Кремля выводилась любая хозяйственная деятельность -теперь она занималась только охраной, подчиняясь НКВД по внутренней охране и наркомату обороны по военной охране (до того она подчинялась ЦИК и НКО). Соответственно, охраной теперь ведали два заместителя коменданта, а власть самого Петерсона становилась номинальной. Кроме того, из Кремля выводились многочисленные советские учреждения, куда ходило множество посетителей. Теперь попасть за кремлевскую стену стало куда труднее.

И, пожалуй, самое главное - с территории убирали Школу имени ВЦИК, которая «по совместительству» являлась военным гарнизоном Кремля и насчитывала восемь рот, то есть 1,5 тысячи человек. Имея внутри Кремля такую силу, устроить государственный переворот было легче легкого. На переходный период, до вывода школы, для контроля за ней было создано особое отделение - орган военной контрразведки, который подчинялся не Особому отделу НКВД, а непосредственно наркому внутренних дел Ягоде. 

Заодно комиссия партийного контроля вынесла коменданту Кремля строгий выговор «за отсутствие большевистского руководства подчиненной комендатурой, слабую политико-воспитательную работу среди сотрудников и неудовлетворительный подбор кадров». 9 апреля его освободили от обязанностей коменданта и некоторое время спустя назначили помощником командующего Киевским военным

Авель и его братья

Второй персонаж письма Сванидзе представлял для Сталина куда более серьезную проблему.

Авель Енукидзе уже более 10 лет был секретарем ЦИК СССР, то есть занимал одну из важнейших должностей в государстве (ЦИК был высшим органом страны, одновременно законодательным и исполнительным). Этот человек готовил постановления ЦИК, являлся связующим звеном между государственной и партийной властью в СССР. Очень крупный был деятель.

Более того, его связывала со Сталиным старая дружба. Оба хорошо знали друг друга еще по дореволюционной работе в Закавказье (кстати, Сванидзе - из той же компании старых закавказских большевиков). Енукидзе был крестным отцом Надежды Аллилуевой, жены Сталина. Выступая против такого человека, Сталин шел и против дружбы, и против семьи, и вразрез с кавказскими понятиями. Так что ему предстояло принять очень тяжелое решение - и вождь его принял.

3 марта было опубликовано следующее постановление ЦИК СССР: «В связи с ходатайством ЦИК ЗСФСР о выдвижении тов. Енукидзе Авеля Сафроновича на пост председателя Центрального исполнительного комитета ЗСФСР удовлетворить просьбу тов. Енукидзе Авеля Сафроновича об освобождении его от обязанностей секретаря Центрального исполнительного комитета Союза ССР».

Фактически это была почетная ссылка под очень хороший надзор. Закавказьем в то время руководил Берия, в свои 35 лет уже старый чекист и убежденный сталинист. Рядом с таким не разгуляешься.

21 марта появилось на свет «Сообщение ЦК ВКП(б) об аппарате ЦИК и тов. Енукидзе». В этом документе, прочитанном по партийным организациям, о причинах отставки Енукидзе говорилось прямым текстом:

«Многие из участников и в особенности участниц кремлевских террористических групп... пользовались прямой поддержкой и высоким покровительством тов. Енукидзе. Многих из этих сотрудниц тов. Енукидзе принял на работу и с некоторыми из них сожительствовал».

Ни в чем официально его не обвиняли. Более того, в том же документе заявлялось: «Само собой разумеется, что тов. Енукидзе ничего не знал о готовящемся покушении на товарища Сталина, а его использовал классовый враг как человека, потерявшего политическую бдительность, проявившего несвойственную коммунисту тягу к бывшим людям».

Енукидзе ни с чем не спорил, лишь попросил двухмесячный отпуск и уехал в Кисловодск.

Использованный «классовым врагом»

О том, что означали слова «использование классовым врагом» и «тяга к бывшим людям», пишет в своем дневнике Мария Сванидзе. Милейший Авель Сафронович, оказывается, занимался такими делами, за которые менее высокопоставленные люди летели не в Кисловодск, а на нары.

«Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив - он смрадил все вокруг себя, - ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех... он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом. Будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и наконец докатился до девочек 9-11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам... В учреждение набирался штат только по половым признакам... Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков: стоило ему поставить интересную девочку или женщину, и все можно было около его носа разделывать...»

Неудивительно, что, как было сказано в закрытом сообщении ЦК, «действительные мотивы этого перемещения не могли быть объявлены официально в печати, поскольку опубликование могло дискредитировать высший орган советской власти».

Перспектива оказаться «под крылышком» Берии Енукидзе не радовала до такой степени, что он предпочел отказаться от нового назначения. 8 мая он попросил освободить его от обязанностей председателя ЗакЦИКа и назначить уполномоченным ЦИК по курорту, на котором пребывал. Получив письмо, Политбюро в тот же день удовлетворило просьбу.

Едва получив новое назначение, Енукидзе вернулся в Москву для участия в пленуме ЦК. На этом пленуме председатель Комиссии партийного контроля Ежов делал доклад о «кремлевском деле» и об использовании заговорщиками Енукидзе (о Петерсоне не упоминалось). «Пропесочили» Енукидзе основательно, вывели из состава ЦК и исключили из партии «за политико-бытовое разложение». (Через год, с санкции Политбюро, он был в партии восстановлен.)

Третий упоминавшийся Сванидзе человек, командарм 2-го ранга Корк, в сентябре 1935 года был снят с округа и назначен начальником Военной академии имени Фрунзе, то есть полностью лишен возможности руководить войсками.

Очередь всех троих подошла только через два года. В 1937 году Енукидзе и Петерсон были арестованы: первый -11 февраля в Харькове, второй -27 апреля в Киеве. Оба сразу же, в день ареста, дали признательные показания - то есть до того, как их, даже гипотетически, могли начать мало-мальски серьезно бить. 

Показания были одинаковыми вплоть до деталей. Они рассказали о том, что готовили переворот и арест либо убийство государственной верхушки - Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе. Корк был арестован 14 мая и расстрелян меньше чем через месяц вместе с Тухачевским и его соратниками.

Так завершилось дело «Клубок».

Елена ПРУДНИКОВА